Сверхчеловек

Клецкин-профессор лежит под столом,

Книзу спиною и кверху челом.

Ибо от траурных видом чернил

Мужа премудрого пунш соблазнил, —

Стало так скучно и грустно ему,

Точно сошёл он в подземную тьму

Бросив дописывать начатый том,

Ром он откупорил; взял он оптом

Сахару фунт, апельсинов, лимон:

Пунш изготовил забористый он! —

"Надобно меру во всём соблюдать, —

С сахаром ром мы должны сочетать

В точной пропорции, чтобы они

Так же сливались, как ночи и дни.

Если же руку попутает бес, —

Ром получает такой перевес,

Что и премудрого клонит к земле…"

Точно ли бес напроказил во мгле,

Сам ли профессор усилил приём, —

Мы на минуту забудем о нём,

Точно ушёл он от нас далеко.

Клецкин купил обезьяну Жако,

Чтобы решить основательно спор, —

Верен ли Дарвина смелый подбор,

Точно ли наш человеческий род

От обезьяны начало ведёт?

Что, если Дарвин вовлёк нас в обман?

Что, если мы — перешли в обезьян?

Клецкин-профессор, раздумьем объят,

Пишет об этом учёный трактат,

Холит Жако, точно сына отец, —

В нём человечества видя венец!

Сверхчеловека замашки Жако

Перенял тотчас — свободно, легко;

Видя, что Клецкин лежит под столом

Книзу спиною и кверху челом,

К пуншу он бросился, миску нагнул,

Перст окунул и, понюхав, лизнул.

"Славную штуку мой пьёт господин, —

Будет отныне он пить не один:

Выпью и лягу с ним вместе рядком", —

Думает плут — и, глоток за глотком,

Пунша остаток льёт в глотку свою.

Хвост между тем прикоснулся к огню…

Больно Жако! Попытавшись подуть, —

Он не убавил обжога ничуть.

"Что же, — подумал он, — я ведь не прост,

В пунш опущу подгоревший мой хвост!"

Жидкость, как видно, ему помогла, —

Вот обезьяна весь пунш допила;

В миске Жако, точно франт в котелке,

Весело пляшет на задней руке!

Впрочем, посудина эта пуста, —

Я отправляюсь в иные места:

Миска от пунша, прощай и прости, —

Больше на свете тебе не цвести!

Я отправляюсь в иные места!

Вот уж очки на зацепе хвоста!

Вот и чернила уже далеко…

Рукопись Клецкина треплет Жако:

"Клецкин-профессор — болван и урод,

Весь обезьяний порочит он род,

Воображает — задорно вельми¹ —

Будто имеем мы сходство с людьми!

Люди зазнались! Его клевета

Будет, пожалуй, людьми принята!

Я презираю двуруких калек,

Я — обезьяна, не сверхчеловек!

Дикою бранною кличкой такой

Ты, о профессор, смутил мой покой…

Я уничтожил дурацкий твой труд, —

Глупые люди его не прочтут!"

Чтобы скрепить над людьми торжество, —

Отнял сигару Жако у него,

И закуривши, серьёзен и мил,

Точно фабричная печь задымил.

Но не всегда из весёлых проказ

Путное нечто выходит для нас:

Шутит напрасно Жако с табаком, —

Шутка плохая в поступке таком!

Тошно Жако, закричал он, и вдруг

Турманом² всё завертелось вокруг!

Так завершилась хмельная игра!

Клецкин проспал на полу до утра;

Утром (эффект описать нелегко!)

Оба проснулись, — мудрец и Жако.

Клецкин воскликнул: "Проклятая смесь!

Шум в голове — и изломан я весь…

А обезьяна, как будто дразня,

С пасмурным видом глядит на меня!

Но не напрасно я прожил свой век,

Знаю: таится в ней — сверхчеловек!

Милый Жако! Ты, конечно, постиг,

Как твой хозяин премудр и велик?"

Но обезьяна, решив пренебречь, —

Не отвечала на мудрую речь.

Стихи: К. Н. Льдов

Иллюстрации: Генрих Христиан Вильгельм Буш

Из журнала "Огонёк" за 1908 год, № 2

¹ Вельми — весьма, очень (общеславянское, устаревшее).

² Турман — искусственно выведенная порода голубей, способных кувыркаться при полёте.

Себек